Полуночные признания - Страница 11

– Вы знали Филиппа де Бове? – спросил майор.

– Конечно. Мы дальние родственники – вернее, мы были дальними родственниками, – поправилась она, и ее широкие влажные глаза затуманились. – Девичья фамилия моей матери де Бове.

Это его не удивило. Зак находился в Новом Орлеане недолго, но уже понял, какое важное значение в этом городе играют семейные узы. Люди здесь были связаны не только через отца, но и через мать. Во многих смыслах Новый Орлеан можно было назвать городом матриархата, хотя этого слова здесь никто не произносил вслух.

– Именно из-за него вы вызвались помогать в больнице?

Ее пухлые губы чуть тронула тонкая улыбка.

– О нет. В этом виноват Антуан.

– Антуан?

– Мой брат. Мы как-то в начале войны присутствовали на обеде. Нас было четверо – Антуан, Филипп, Эммануэль и я. Эммануэль рассказала о группе раненых солдат, которых привезли по железной дороге из Виргинии, и я случайно сказала, что хотела бы делать то же, что и она. И Антуан произнес: «Так что тебя останавливает?»

– Другими словами, вы приняли вызов?

Девушка рассмеялась:

– Да.

Она прошла мимо него в сад. Майор проследовал за ней и остановился рядом с двухэтажным кирпичным домом, который стоял на краю больничной территории. Зак молча наблюдал, как девушка разговаривает с чернокожей кухаркой, которая переставляла на поднос кувшины с холодным лимонным напитком. Чем-то эта девушка напоминала Заку Рэчел – возможно, светлыми волосами и уверенной, надменной посадкой головы, с которой позируют на старинных монетах монархи. За последние сутки он уже дважды вспомнил о Рэчел, и это опять неприятно кольнуло сердце. Ведь Рэчел умерла из-за него.

– А в больнице есть другие молодые женщины, работающие на добровольных началах? – спросил майор, когда Клер закончила.

– Вряд ли, – ответила Клер, легко поднимая тяжелый поднос. Она была сильнее, чем это казалось. – Большинство людей считает, что молодым, изнеженным, скромным дамам не следует видеть все ужасы больничной жизни. – Она произнесла эти слова так, словно цитировала кого-то.

Майор взял из ее рук поднос и понес его через двор.

– Ваши родители не протестовали?

Клер открыла дверь.

– О, моя мать очень возражала.

– Но это вас не остановило.

Клер посмотрела на майора через плечо.

– Думаете, следовало?

Ему было неприятно второй раз входить в больницу. Хотя чистая, полная света и свежего воздуха больница Сантера резко отличалась от темных палаток со спертым воздухом в разоренной войной долине Теннесси, где Зак несколько месяцев мучился отболи, но запахи были такими же, да и общая атмосфера страданий и страха, казалось, присутствовала в каждом уголке. Зак ненавидел больницы. У входа в отделение на первом этаже он передал поднос в руки Клер Ла Туш и попросил:

– Расскажите мне о Генри Сантере.

Она пожала плечами:

– Что можно сказать? Ему было много лет.

«И он не принадлежал к моим поклонникам», – прочитал Зак ее мысли.

– И это все?

Клер снова пожала плечами:

– Семью Сантер уважают в городе.

Заку вспомнился маленький белый склеп, куда Эммануэль де Бове ходила молиться, – тот самый, где над входом было высечено «МАРЕ». На плите было только два имени. На крыше гробницы не стоял каменный ангел, перед склепом не было литых чугунных ворот со шпилем. Если в этом городе столь много внимания уделяется семейным связям, почему эта усыпальница была столь скромной?

Опершись о дверной косяк, Зак молча наблюдал, как Клер Ла Туш начала быстро обходить больных, раздавая охлажденные напитки, поправляя простыни и время от времени прикладывая свою мягкую руку к жарким от лихорадки лбам. Самые тяжелые обязанности – смена постельного белья, обмывание изувеченных тел, опорожнение подкладного судна – выполняли два чернокожих и один молодой белокурый юноша с тонким лицом, опиравшийся на костыль. Но и работа мадемуазель Ла Туш была нелегкой. У Зака невольно сжалось сердце, когда он увидел, как Клер поднесла стакан к губам безрукого юноши, которому было не больше шестнадцати. Она улыбалась, а когда юноша что-то произнес, Ла Туш рассмеялась и ласково провела рукой по его щеке. Но когда она отвернулась от этого пациента, Зак заметил в ее глазах слезы и не мог не оценить ее самообладание. Возможно, девушка и стала помогать в больнице, приняв вызов, но не по этой причине она продолжает работать здесь уже год, терпеливо перенося все трудности, к которым больше привычны закаленные в боях мужчины.

У девушек Юга выработался свой характер, подумал Зак, наблюдая за ее действиями. Легкомысленные на первый взгляд, они имели сильную волю; их можно было бы сравнить с распустившейся глицинией, под лепестками которой прячется гранитный булыжник. И тут Зак вспомнил об Эммануэль де Бове. У нее был другой характер. Она не скрывала свою решимость и острый ум и даже не старалась выглядеть мягче.

– Впечатляющее представление, не так ли? – раздался рядом томный, благородный голос. Зак сразу отметил, что его обладатель вряд ли был жителем Юга или даже атлантического побережья. Это был британский английский, язык Итона, Оксфорда и Эскота.

– Прелестная забота, нежное обслуживание раненых национальных героев.

Повернувшись, Зак увидел худого, среднего роста мужчину лет тридцати. Его походка была столь же вкрадчивой, как и его голос.

– Должно быть, вы – доктор Ярдли, – догадался Зак.

– Похоже, янки решили провести расследование нашего маленького убийства? Верно? – Человек снял с головы широкополую шляпу и вытер ладонью потный лоб. У него были длинные прямые, обрамляющие худое лицо светлые волосы. Бледная кожа плотно облегала череп. Налитые кровью зеленовато-карие глаза, под которыми виднелись темные круги, внимательно изучали Зака. Было похоже, что прошедшей ночью мужчина почти не спал. – Мне нужен кофе, – со вздохом произнес Ярдли. – Утром мне требуется, по крайней мере, три чашечки, а я выпил еще только две.