Полуночные признания - Страница 68

Глаза старика стали суровыми и колючими.

– В этой войне чернокожие умирают, воюя в армиях противостоящих сторон. Почему вы считаете, что я поддерживаю вас? Только потому, что ваш президент говорит об их освобождении? А что потом станет с ними, с этими бывшими рабами, у которых нет работы и о которых никто не позаботится, когда они будут старыми и больными?

– Но, по крайней мере они обретут свободу.

– В самом деле? Я так не думаю. И чем больше будет продолжаться эта бойня, тем больше она принесет разрушений и жертв.

– Иногда следует идти на такие крайние меры, чтобы потом положение изменилось к лучшему.

Из открытой двери донесся какой-то слабый шум. Это был шепот или неловкое движение. Зак мог подумать, что это играет белый кот, но тот крался за ящерицей или каким-то-зверьком на краю поляны.

Папа Джон даже не оглянулся на эти подозрительные звуки.

– Скажите, майор, – произнес он, тяжело и с вызовом глядя на Зака, – как вы думаете, от чего разбогатели купцы-янки на Севере? Они торговали в Новой Англии, Африке и на Карибах сахаром, ромом и людьми. И еще несколько лет назад у них были рабы в Нью-Йорке и Коннектикуте. Вы думаете, если кое-кто здесь, в Луизиане, имеет рабов, а у ваших янки их нет, то вы лучше? Что на вашей стороне мораль? – Он наклонился так близко, что Зак мог хорошо разглядеть белки его глаз и каждую линию татуировки на его лице. – Это все предлог для того, чтобы вы могли объявить войну. И не думайте, что я перейду на вашу сторону.

– Я вас понял, – сказал Зак и повернулся. Подойдя к лошади, он взялся за поводья, но в этот момент старик его окликнул.

– Эй, майор!

Зак обернулся. Папа Джон снова стоял у открытой двери дома.

– Следите, чтобы на вас не напали, – произнес он. – Вы поняли?

– Почему вы меня предупреждаете? – спросил Зак, прищурив глаза.

Внезапно покрытое татуировкой лицо нефа расплылось в удивительно широкой улыбке.

– Друг Эммануэль – мой друг.

– Ты можешь сказать мне, что мы здесь делаем? – требовательно спросил Хэмиш. Он сделал поспешный шаг в сторону, чтобы не столкнуться с чернокожим мальчиком, играющим с другом в ракетки, но при этом Хэмиш чуть не ударился о шаткий деревянный лоток.

– Мы должны прозреть, – ответил Зак, медленно оглядывая разряженную в разноцветные яркие одежды публику, собравшуюся на Конго-сквер.

В этот полдень, как и каждое воскресенье, на окруженной высокими сикоморами пыльной площади, поросшей тощей травой, собирались городские рабы в своих лучших нарядах – потанцевать, поиграть и завязать любовные интрижки. Конечно, были и те, кто принадлежал к категории gens de coleur libres – «свободных цветных». Появлялись и белые, привлеченные музыкой, необычной едой и общей атмосферой веселья.

Хэмиш остановился и с изумлением уставился на деревянного петуха на столбе, яркий хвост которого трепал ветер. Затем повернулся к Заку:

– Я не понял твоих слов.

– Подумай вот о чем, – ответил Зак. – В городе живет около ста семидесяти тысяч человек. Из них примерно одиннадцать тысяч – свободные цветные и столько же – черные или цветные рабы.

– Да. – Хэмиш неопределенно махнул рукой в воздухе и спросил: – И что?

– Привратник на кладбище Святого Людовика сказал нам о двух чернокожих. Если бы мы их нашли, то могли бы спросить, видели ли они кого-нибудь. Нам говорили о том, что Филиппа выдала какая-то женщина с сильным французским акцентом, которая приехала в Байу-Креве. Я тогда спросил себя: кто она – его жена или любовница из аристократической семьи?

– Помнишь, я рассказывал тебе о солдате из Филадельфии, к которому обратилась эта особа? Парень явно не блистал умом, но даже он заметил бы, если бы она была чернокожей.

– Вот как? Он сказал, что на ней была вуаль, а на руках перчатки. Боже, в этом городе полно людей, в жилах которых течет негритянская кровь, но кожа не темнее, чем моя, а денег достаточно, чтобы позволить себе шелковые платья и модные экипажи. И большинство из них говорит по-французски.

С задумчивым видом Хэмиш дотронулся до усов.

На противоположном конце площади начали бить барабаны и тамбурины, заставив людей ритмично двигаться. Скоро должны были начаться танцы – странные, дикие вращения полуобнаженных, стройных, мускулистых черных тел. Те, кто не были нефами, образовали круг и стали хлопать; их плечи двигались в такт. Но и у белых, и у черных, и у цветных было по крайней мере одно общее: все они разговаривали по-французски. Белокожих янки в форме здесь терпели, поскольку их привела сюда необходимость, но было хорошо известно, что «американских негров», то есть жителей Севера, здесь ненавидят.

– Тебе стоит пристальнее приглядеться к людям, которые проживают в маленьких коттеджах для креолов, что стоят на краю Вьё-Карре или в предместьях города, таких, как Треме или Мариньи, – произнес Зак. Его голос был едва слышен на фоне странных звуков экзотического деревянного рога. – И ты увидишь, что у чернокожих женщин много детей со светлой кожей. Белые мужчины содержат цветных любовниц. Здесь это обычное явление.

– Что ты хочешь сказать? – спросил Хэмиш. Его лицо по какой-то причине внезапно покраснело. – Что у де Бове была говорящая по-французски любовница, которую он прятал в каком-то коттедже в районе Треме, и однажды она на него очень разозлилась?

– Возможно.

– Тебе следовало спросить об этом у его жены. – В глазах ньюйоркца мелькнула злоба. – В постели женщины откровенней.

Зак с трудом сдержался. Но возразить Хэмишу было нечем.

– Она могла и не догадываться.

– Ха! – выдохнул Хэмиш. – Если бы ее муж содержал цветную на стороне, она бы знала. – Позади него темнокожая женщина с пледом из шотландки на плечах сидела за столиком у ржавой железной ограды и продавала пиво, доставая его из корзины с холодной водой. Хэмиш купил пару бутылок и прижал одну из них к лицу. – Но все же с какой целью мы пришли сюда? – спросил он, протягивая вторую бутылку Заку. – Мне кажется, нам лучше посетить балы в залах Нового Орлеана. Посмотреть, кто из смуглянок ищет нового покровителя.